Валерий Алфеевский «Об иллюстрации детских книг»

Художнику с детьми разговаривать надо серьезно, как с равноправным собеседником

Вспоминаю себя совсем маленьким. В тёмной лавке, зимним морозным вечером, прижимая к груди плюшевого мишку, еле подбородком доставая верха прилавка, листаю сладко пахнущие литографской краской, липкие, как сладкие конфеты, детские книжки. В синем морозном свете стынет желтый месяц. По деревенской улице с черными и красно-коричневыми избами, где в одном окошке горит оранжевый от свечки свет, по скрипучему синему снегу бредет на деревянной ноге, с корзиной за спиной огромный черный медведь… Страшно и сладко бьется мое сердце, и волшебно окрашивается лавка, и сказочные длинные тени, и оранжевые фонари на Тверской. На Волхонке и Моховой сплошь книжные магазины. Мне восемь лет, я учусь в приготовительном классе 1-й мужской гимназии, и на обратном пути домой я и мама всегда заходим в книжные магазины. В лавке Вольфа книги всюду, книжные полки до потолка, книги на прилавке, книги на столах.

Вспоминаю себя совсем маленьким. В тёмной лавке, зимним морозным вечером, прижимая к груди плюшевого мишку, еле подбородком доставая верха прилавка, листаю сладко пахнущие литографской краской, липкие, как сладкие конфеты, детские книжки. В синем морозном свете стынет желтый месяц. По деревенской улице с черными и красно-коричневыми избами, где в одном окошке горит оранжевый от свечки свет, по скрипучему синему снегу бредет на деревянной ноге, с корзиной за спиной огромный черный медведь… Страшно и сладко бьется мое сердце, и волшебно окрашивается лавка, и сказочные длинные тени, и оранжевые фонари на Тверской. На Волхонке и Моховой сплошь книжные магазины. Мне восемь лет, я учусь в приготовительном классе 1-й мужской гимназии, и на обратном пути домой я и мама всегда заходим в книжные магазины. В лавке Вольфа книги всюду, книжные полки до потолка, книги на прилавке, книги на столах.

Художнику с детьми разговаривать надо серьезно, как с равноправным собеседником

Я держу в руках тяжёлую книгу в красном переплете с золотым обрезом. На дереве, укрытый густой тропической зеленью, затаился в прыжке золотом тиснённый леопард, под ним на лесной тропе молодой человек с девушкой, на нём широкополая шляпа, а на плече небрежно накинутое ружье. В кустах прячется гремучая змея, и все это золотом и черным по ослепительно-красному. «В лесах Флориды»… От всей этой роскоши захватывает дух, и никогда не забуду я эту волшебную книгу.

У книжных прилавков книгу для детей, да и не только для детей, выбирают по картинкам. Картинка в детской книге — это не только зазывала, не только приглашение прочитать книгу. Художник в детской книге, особенно в книге для маленьких, часто много больше, чем соавтор: трудно переоценить значение рисунка в детской книге для маленьких мальчиков и девочек, с первых рисунков начинается для них и какая-то другая важная жизнь. Приобретают форму их представления о мире и обо всем, что его населяет, оформляются детские мечты, приобретая конкретную видимую жизнь. Рисунок в книге рассчитан на длительное рассмотрение, к нему ребенок возвращается не один раз. <…>

Работа над рисунками к книге, естественно, начинается с рукописи. Самое обязательное для художника — проникнуться идеей книги, отобрать главное. Мне кажется, что своё прочтение текста художником только тогда законно, когда оно следует замыслу автора, подчеркивает и уточняет его мысли. Художник дает в рисунках вторую, видимую жизнь произведению, уточняя и договаривая то, что важно, и то, что неясно выражено писателем, а в некоторых случаях давая и другое, параллельное, толкование. <…>

Работая над иллюстрациями к «Щелкунчику» Гофмана, я старался создать образ девочки, живущей в мире сказки, в мире поэзии, столь далеком от бюргеровского окружения ее семьи, дома. В ее брате угадывается будущий прусский офицер. Поэзия и проза. Конечно, все это есть у Гофмана, но надо это прочесть и привлечь к этому внимание маленьких читателей.

Часы со зловещей совой — Дроссельмеером перемещаются по воле художника вслед за маленькой Мари, из комнаты в комнату, помогая детям проникнуть в фантастический мир сказки. Художник здесь создает атмосферу предчувствия, вводит в страну чудес, тайн и тревог. <…>

Рисунок в детской книге, особенно в книге для маленьких, должен быть привлекательным и даже нарядным, однако не переходя в декоративную бессодержательность. Декоративные излишества снижают значение слова, рассказа и образов, кроме того, очень часто являются той ширмой, которая скрывает пластическое бессилие образного мышления художника.

Я думаю, что для детской книги ясность выражения художника, ясность передачи им образного смысла произведения — главное. Если художник не упускает из виду необходимость рассказа в создании изобразительной параллели, он, по существу, абсолютно свободен. Расставляя акценты, подчеркивая основные линии произведения, сгущая краски, где это необходимо, он идёт в этом так далеко, как это может позволить задача иллюстратора.

Дети охотно идут за художником в мир вымысла, они откровенно включаются в эту игру, соглашаясь и принимая всё, что не противоречит правилам игры, и наоборот — когда дело идет о прозе, они придирчиво требуют правды и правдоподобия.

Понимание этого позволяет художнику определить границы допустимого в одном и свободу фантазии в другом. Художнику надо разговаривать с детьми без всяких поблажек, без всяких скидок на их детство. <…>

Мне кажется, что художник детской книги должен рисовать так, как он рисует для себя, только, может быть, еще лучше и строже. Но это вовсе не значит, что рисунки для детей должны быть перегружены информацией, отмечены поверхностным реализмом и назидательностью, что в конечном счете говорит о недоверии к творческой фантазии ребенка.

Вспоминаю, как однажды Маршак, которому я принес показать свои иллюстрации к его книге «Двенадцать месяцев», показал мне висевшую на стене картину Константина Коровина «Ночной Париж» и сказал, что один взрослый человек, показывая на этот пейзаж, спросил: «Что это у тебя, Самуил, висит, ни черта не поймешь». «Я, — говорит Маршак, — позвал своего пятилетнего внука и спрашиваю его: — Ты понимаешь, что тут нарисовано? — А что тут понимать, — ответил мальчик. — Ночь, дождь и электричество».

В списке качеств, необходимых для иллюстраций детской книги, едва ли не первое место часто отводят познавательной роли этих рисунков. Действительно, большинство детей имеют самое приблизительное знание об окружающем их мире, и показать этот мир входит в обязанности иллюстратора.

В самом деле, как выглядят Баба-яга или Кощей Бессмертный в русских сказках, а какова настоящая принцесса? Обо всем этом художник должен рассказать и показать очень убедительно. Но не надо путать узнавание поэтического с утилитарными представлениями об окружающем ребенка мире. Такое узкое понимание познавательного — только повод к бескрылому натуралистическому описательству.

Мне семь лет, я живу в Москве и изредка хожу с мамой в Зоологический сад. Я сижу и читаю чудесную книгу. В книге множество раскрашенных картинок. Вот в бешеном галопе, широким веером мчатся полосатые зебры, огромными скачками гонит их лев прямо на затаившуюся в зарослях львицу. А совсем рядом красавицы-жирафы щиплют листву с тропической мимозы. Картинка наивна и неправдоподобна, но ей веришь, потому что хочешь верить.

Конечно, есть и нужное. Такие книжки с картинками, где художник покажет, как точно выглядит тропический лес с густой зеленью наверху и голой землей внизу, но это другая познавательность, в которой появится потребность потом, после первой, поэтической, и такой неточной, и самой главной.

Познание поэтической природы вещей, окружающего нас мира, приобщение детей с раннего детства к миру прекрасного — одна из многих важных задач. Маленькие дети не ходят на выставки и редко в музеи, и рисунок в книге — их первое приобщение к искусству, к миру прекрасного.
Опубликовано: июль 2006, «Остров сокровищ» 06