Интервью с Андреем Мерянином. Часть 2. Меряне

Три самых сильных и три самых слабых стороны неомерянства, на твой взгляд?

Сильные стороны:

1

Уже более века никто не может сформировать позитивный образ «русскости», который бы пришелся по душе нам, русским. Мы мечемся от одной концепции к другой, в итоге не принимая никакой. Новые меряне полагают, что это связано с тотальной недооценкой роли автохтонного населения и его культуры, ментальности. Имманентные финно-угорские черты великороссов, такие как спокойствие, терпение, упорство в труде, сосредоточенность, привязанность к своей земле, лесу, такие как почитание древних местных святынь, не могут быть объяснены только в принятой сегодня колониальной миграционной модели освоения огромного лесного пространства Северо-Востока и Севера. Нам, очевидно, что без существенного, культурно и этнически определяющего коренного финно-угорского элемента было невозможно мирно и быстро включить гигантскую территорию от Балтики до Урала в состав древнерусских земель.

2

Признание решающего вклада автохтонного населения задает правильный вектор в складывании новой историософии великороссов и нашей идентичности, не как нации «покорителей» и «завоевателей», а как нации «изначальных хозяев». Это позволяет выстроить глубинные отношения с собственной землей и предками.

3

Мы не исследуем только прошлое и не пытаемся выстроить новую идентичность великороссов за счет архаики. Наша футуристическая концепция предлагает полноценную альтернативу нынешней механистической жизни потребительского общества.

Неостановимый процесс урбанизации и стягивания населения России в историческом центре Европейской части страны, совпадающий с мерянскими землями, необходимо корректировать в соответствии с финно-угорской природой великороссов. Мы выступаем за конурбацию, субурбанизацию — экологичное расселение и природопользование, образ жизни, работы и творчества, сочетание достоинств городской жизни с натуральной. Это не уход в деревню и традицию, а органическое соединение и трансформация.

На выставке Merjamaa — Залесская земля в Переславском музее-заповеднике. 2015 год.

Слабые стороны:

1

В определенном смысле это отсутствие собственно древнемерянских письменных источников, записанных мифов. С другой стороны, неославяне тоже пользуются современными текстами, в том числе «Велесовой книгой» написанной Юрием Петровичем Миролюбовым, текстами и концепциями, являющимися экстраполяцией легенд и этнографии чехов, поляков и болгар и пр. на нашу среднерусскую почву (Мы же все славяне, почему бы не взять польскую песню Коло Яна и не спеть на «Купале» где-нибудь в Ижевске). На первый взгляд такой подход логичен и удобен, мы тоже могли бы взять, у марийцев и эрзян, не то что сохранившуюся мифологию, а сразу готовую живую языческую традицию. Но нет, это будет искусственный конструктивизм.

По немногим сохранившимся упоминаниям мерьских и чудских волхвов Древней Руси понятно, что у мери, до их христианизации, был шаманизм — ранняя форма религии, в основании которой лежит вера в общение шамана с Духами и Силами (Богами) в состоянии транса (камлание). Шаманизм связан с магией, анимизмом, фетишизмом и тотемизмом. Все то, что мы видим в этнографическом язычестве северных великороссов и финно-угров. В неомерянском шаманизме мы обрисовали в мерянских языковых терминах (это не сложно было сделать) основные «Силы» и перекинули мостик к этнографическому «народному православию». Получилась вполне цельная картина, в рамках которой мы не отвергаем почти тысячелетний христианский пласт культуры и истории. Такой подход я бы тоже отнес к сильным сторонам.

2

Вторая слабая сторона, про которую обычно отмечают наши критики и хэйтеры — язык. Язык мери не сохранился. С одной стороны, это так. С другой, идет активная его реконструкция на основе академических источников (лингвистическая школы академиков Александра Константиновича Матвеева и Ореста Борисовича Ткаченко). Неомерянский язык с реконструированной из топонимики, русской региональной лексики, ономастики, лексикой и реконструированной по методу американского лингвиста Морриса Сводеша грамматикой, уже реальность. В прошлом году вышло второе издание книги «Мерянский язык».

3

Третья слабая сторона, про которую часто говорят — не актуальность мери для пространства всей России. Да, «мерянское» локально и регионально. Но на месте критиков я бы вспомнил, что наша страна огромна, разнообразна и сложна. Меря это часть сложной картины, часть ландшафта Северо-Востока и Севера Европейской части России, основа нашей уникальной верхневолжской, северной культуры. Мы пробуждаем великороссов — самих себя, занимаемся культурной археологией, не отрицая никаких иных корней, иных регионов, народов, выступая за целостность Родины, но возвышая нашу автохтонность, укорененность на прадедовской земле.

«Дорогой диких уток». Сергу Мерянг и Васка Шемтолгай с марийским арвуем на Шемякиной горе. Галич Мерьский. 2019 год.

Вообще насколько неомерянство можно считать феноменом языческого/неоязыческого толка? Может ли сейчас появится неомерянский духовных лидер, основы вероучений, и прочий именно религиозный институт? Или это феномен больше культурный и частично политический?

Начиная с нашего пристрастного критика, ивановского игумена Виталия Уткина, мерянских этнофутуристов намеренно пытаются представить, как религиозное неоязыческое движение. Многим из нас, в частности мне, интересна дохристианская финно-угорская религиозность, народная религиозность этнографических великороссов и их эстетика, это не удивительно, поскольку заниматься этнографией, краеведением, этно-артом и не затрагивать этот пласт нашей культуры невозможно. Однако представлять неомерян «родноверами финно-угорского обряда» в корне неверно. Мерянский этнофутуризм не только не имеет единой религиозной доктрины, но даже какой-либо организационной структуры. Часть участников интересуется традиционным этнографическим язычеством, но другая – является православными христианами, и среди этой части есть воцерковлённые верующие, как, например, мой друг из Санкт-Петербурга художник Валентин Константинов.

Все же мерянский этнофутуризм — культурное, историософское явление, для которого вопросы религии не стоят на первом плане. Точно также ирландец-кельт, увлеченный кельтской культурой своих предков, с одинаковой вероятностью может быть приверженцем друидизма, может пропагандировать высокое наследие ирландских святых, а может оказаться и вовсе религиозно индифферентным. Подобные размежевания в русском национализме также хорошо известны, чтобы лишний раз говорить о них здесь. Общие культурные интересы не обязательно предполагают единомыслие в вопросах веры. Поэтому у нас нет неомерянских основ вероучения, и религиозных институтов.

Арбуй Сергу Мерянг. 2017 год.

Что касается духовного лидера, у части неомерян, увлекающихся язычеством, такой лидер есть. Это арбуй (по мерянски «волхв», «кам») из Ростова Великого — Сергу Мерянг. Уже не помню, как мы с ним «пересеклись» в Сети. Как это обычно бывает «сама Судьба» связала. Мы поняли друг друга, что называется, с полуслова. Сергу хранитель Сарского городища и Ростовской земли. Сергу пришел в мерянство из сибирской шаманской традиции. Еще находясь в сибирской традиции он, по собственному рассказу, долго искал «свое место Силы», место, где ему будет комфортно. Но однажды, оно само нашло его. Это был лес, напротив Сарского городища, а если быть точным, небольшой сезонный лагерь для скандинавских воинов и торговцев, проходивших в летописный Ростов с торговыми караванами по Волжскому пути. Он туда попал в рамках археологического лагеря, устроенного Ростовским музеем-заповедником. С этого и начался его «мерянский путь».

Основа вероучения — это классический шаманизм, укорененный в меряскую почву. По-видимому, у мери был именно шаманизм, тотемизм, дуализм, почитание камней и источников, отдельных деревьев и рощ, развитый культ предков, все то, что мы видим в немногих дошедших до нас письменных источниках, верхневолжских этнографии и «народном православии».

На счет «религиозного института» не думал над этим. Все «мерянское религиозное» слишком неформально, личностно, слишком «офлайн», не на показ. Тем более, как я уже сказал, большая часть неомерян православные христиане. «Мерянская религиозность» это на данный момент путь сугубо «личного постижения реальности», у каждого неомерянина он уникален, поэтому «религиозный институт» не нужен. Есть какие-то общие основополагающие формы, к которым люди, если хотят, могут обращаться в своих личных практиках.

Летний Солнцеворот - Кукуй - Иванов день. 2011 год.

 Многое ли известно про конкретно религию у мерян?

Кое-что известно из древнерусских письменных источников, например, из «Повести временных лет», мы знаем про восстание ярославских волхвов в Ростовской земле произошедшее в 1071 году. Мерянские волхвы в голодный год шли вверх по Волге и Шексне, направляли людей на знатных жён, которые якобы «обилье держат». Злокозненных жен убивали. Волхвы вместе с людьми, числом триста человек, прибыли в Белоозеро и встретились там с Яном Вышатичем — киевским тысяцким собиравшим дань. Ян прежде, чем казнить волхвов, выяснил у них религиозную суть их мировоззрения, оказавшуюся верой в двуединое, божественное и дьявольское происхождение человека, распространённое у всех финно-угорских народов Поволжья. По тексту: «Бог мывся в мовници и вспотився, отерься ветхом и верже с небесе на землю; и распреся Сотона с Богом, кому в нем створити человека. И створи дьявол человека, а Бог душю в не вложи; тем же аще умрет человек, в землю идет тело, а душа к Богу». Из этого мы можем заключить, что мерянам был свойственен дуализм. В средневековых новгородских поучениях против язычества упоминаются «чудские арбуи» которые «арбуют» на «коломищах». Арбуй это аутентичное названия волхва, не только чудского, но, по-видимому и мерянского, так как точно такое же название «жреца» известно у северо-западных «кострмоских» марийцев, а «коломки», «коломища» это кладбища. Кое-что описано в «житиях» святых, в частности Авраамия Ростовского, Паисия Галичского.

Священный огонь на древнерусском “коломище”. Марья Святая, 2016 год.

Что-то открывается в топонимике и сакральной географии, например, «паны» древние почитаемые могильники, «коломища», «маур-горы» священные возвышенности, «шилыки» мольбища, «кусты» священные рощи, «чаронды/царенды» лысые горы, «синие камни» и многое другое.

Кое-что скрывается в субстратной лексике. Так ярославско-костромской диалект донес до нас некоторые важные религиозные термины, пожелания и даже имена божеств (На Пантеоне недавно была тема про Ёлса) В моей книге «Мерянский язык» есть целый раздел посвященный основным религиозным терминам.

Другую часть наследия мы обретаем через сопоставление верхневолжской этнографии и этнографии марийцев, мордвы и вепсов. Например, костромская этнография донесла до нас отголоски финно-угорского обычая похорон на деревьях, чьим отголоском является поздний «домик мертвых», «избушка на курьих ножках», трансформировавшийся в средневековье в сруб «домовину». Загадочный случай захоронения на дереве отмечен в начале ХХ века и в селе Георгиевском Кинешемского уезда Костромской губернии. Однажды тамошний батюшка пошел в лес по грибы и случайно наткнулся на странное захоронение. На ремнях к одному из деревьев был подвешен гроб, содержимое которого он осмотреть не решился.

Из этого, между прочим, проистекает культ «священных деревьев», есть мнение, что этот культ прослеживающийся у всех финских народов и северных великороссов, был изначально связан именно с обычаем воздушного погребения, а, следовательно, и с культом предков. Известный этнограф Лев Штернберг склонялся к тому мнению, что обычай захоронения на деревьях у народов Сибири происходит из воззрения на деревья как на божества плодовитости, давшие начало всем более совершенным живым существам.

Чувиль навиль, виль, виль, виль. 2015 год.

Почитание птицы, в особенности водоплавающей, было широко распространено еще у древних волосовских племен рыболовов-охотников в III-II тыс. до н.э., населявших берега рек и озер лесной полосы Европейской части современной России. Это прослеживается по археологическим находкам кремневых и костяных фигурок, изображавших уток и гусей, вероятно, используемых во время культово-магических церемоний, осуществляемых шаманами волосовских племен. Не исключено, что утка могла являться ритуальной птицей, ответственной за переселение душ умерших или погибших в «мир иной». Кстати, считается, что волосовцы говорили на пра финно-угорском языке, и отчасти поволжские финны являются их потомками. Через две тысячи лет, в раннем железном веке, а также в средние века финно-угорские народы – повсеместно изготавливали металлические украшения с изображениями уточек и утиных лапок.

Многое донесло до нас «народное православие» и сектантство (которое еще ждет своих пристальных исследователей). В первую очередь стоит вспомнить о культе Матерей, об этом отголоске матриархата, который свойственен всем финским народам. Это Мать земли, Мать воды, Мать огня, Мать леса, Мать зверей и тд. Он в явной форме виден в мифологии мордвы и марийцев, и в виде отголосков проявляется в этнографии народов, появившихся на финно-угорском субстрате, великороссов и латышей. «Материнская тема» основа «пронимальной магии» связанной с лечением, «исправлением» взрослых и детей. Семантически с ней связана печь, камни следовики, камни чашечники, расколотые камни, почитаемые деревья с дуплами, источники. Большинство из них в народной вере были связаны с почитанием Богородицы или Параскевы Пятницы.

Камень-следовик «Стопка Богородицы». Солигаличский район.

Про это можно говорить бесконечно, к сожалению интервью, не самый удобный формат. Думаю, всю накопленную информацию когда-нибудь систематизировать в формате книги. А информации накопилось очень много. Все это я называю «язычеством византийского обряда». Конфликт христианства и язычества принял разные формы на Западе и в России. В Европе язычество потеряло религиозный статус, сохранив свое культурное значение, став источником для внехристианских символов эпохи Просвещения. В Московии, напротив, язычество сохранило свое религиозное значение, но потеряло высокий культурный и социальный статус, оказавшись оттесненным за пределы официальной культуры славянского суперстрата в глубины автохтонного океана-моря и порождая разного рода народные «анти-религии».

Алабужская княжна. 2015 год.

Верхнее Поволжье, регион исторического центра России, был «вотчиной» волхвов, боровшихся с Церковью с XI в., и сохранившихся в виде тайных общин «капитонов», «бегунов» и «хлыстов-скопцов». Здесь жили «этнические израильтяне», здесь, так же, как и по всему Московскому Пограничью с Ордой, с XIII в. проповедовали свое «христианство» несториане с их грекофобией и приверженностью к двоеперстию. Сюда же бежали от преследований конца XV, начала XVI века «стригольники» из Новгорода и Москвы и скрывались в монастырях под видом «нестяжателей». Наконец, до XVI – XVIII вв. постепенно обрусевающее мерянское население Вологодчины, костромского и нижегородского Заволжья находилось в самых тесных и непосредственных контактах со своими родственниками — язычниками чудинами, марийцами и эрзянамии.

Большую часть населения Северо-Востока в лучшем случае можно было отнести к разряду «новокрещенов», а в худшем — к более или менее враждебно настроенным к Московской Церкви и потому чрезвычайно восприимчивых к любому антицерковному учению.

Московское государство либо боролось со всеми формами этого «народничества» как с преступлениями, либо игнорировало их существование. Церковь и вера безвестных деревенских колдунов Капитона и Аввакума, Селиванова и Распутина — существовали в параллельных, лишь изредка пересекающихся мирах.

Государство и народная стихия ограничивались смутными подозрениями в существовании друг друга, конструируя «другого» как «анти-культуру» и «анти-религию», царство антихриста и беснований.

Историческая мерянская территория (ИМТ) совпадает с “Золотым кольцом России” или регионом Верхнего Поволжья.

Ты, как и я, часто говоришь, что «язычество - это регионализм». Что суть общего всегда в частном. Но при этом мы сейчас обсуждаем что-то общемерянское, а не конкретные регионы. Здесь нет диссонанса? Чем ты с «общемерянским» отличаешься от родноверов с «общеславянским», и в чём тут регионализм?

В чем здесь диссонанс? Мерянское это региональное верхневолжское. Верхневолжское имеет свою цельность и внутреннее качество. Или тебя смутила апелляция к «великорусскости»? Если да, то спешу напомнить, что «великороссы» — понятие, использовавшееся в отношении северной (север и северо-восток) этнографической группы православного русского населения Империи. А центр формирования великорусской исторической общности — это, как раз, Волго-Окское междуречье, совпадающее с исторической Мерянской землей.

Регионализм «мерянства» заключен в обращении к традициям, к субстратной истории и этнической культуре нашего родного Верхневолжского региона. Здесь чёткая корреляция и преемственность: Верхневолжье — Московское государство — В.К. Московское — В.К. Владимирское — Ростово-Суздальское княжество — Ростовская земля («Залесье») — Мерянская земля («Меряния»).

При общих культурных, языковых особенностях мерянский этнос, и его территорию можно разделить на отдельные малые регионы, в рамках которых у мери имелись различия. Например, в верованиях, Ростовско-Переславский регион отмечен культом «синих и белых» камней, Костромское Заволжье и «Ростовщина» (Кубенозерье, Белозерье) «богородичных следовиков», Кокшеньга культом «кустов» (священных рощ). Для Ростова, Суздаля, Шуи, Кинешмы характерен культ «панов», «панков», «валганов», этими мерянскими терминами называли почитаемые горки и могильники. Существовали и микрорегиональные культы, вроде вышеупомянутых «мирских камней» у Ростова или «камней перстовиков и крестовиков» в регионе реки Мера в Островском районе Костромской области.

Ростовский кугыз (князь) Варакш. Из серии «Ростовская меря. Реконструкция облика». 2016 год.

Различны были у мери в средневековье политические традиции и связи. Ростовские, клещинские и суздальские меря стали основой Ростово-Суздальского, В.К. Владимирского княжеств, их родоплеменные элиты быстро встроились в формирующуюся древнерусскую элиту, произошло «окняжение» племенных земель, а сельское население стало к XIV веку княжьими холопами. Мерянские и мерянско-чудские элиты Галича Мерьского, Пеженги, Кичменги и Устюга, напротив, сохраняли политическую субъективность и связи с родственными ветлужскими марийцами, чудцой и пермью до князя Дмитрия Шемяки включительно (середина XV века). Сельское население Галичской земли, Кокшеньги, Меровии оставалось свободным, ясачным, до конца XVI века, и активно боролось против централизации до Разинских времен (1667—1671). Последнее политическое выступление костромской мери произошло в 1670 году в рамках похода марийского атамана из Козьмодемьянска Ильи Ивановича Пономарева на Галич Мерьский и Тотьму.

Это накладывает отпечаток на историю, культуру, связи, постмерянских русских общностей которые мы изучаем и частью которых мы сами зачастую являемся.

И все это в рамках одного Верхневолжского региона шире которого мы стараемся не выходить.

Родноверы апеллируют к общеславянскому наследию без акцентирования на региональных и племенных различиях в рамках славянских народов и своего собственного русского. У них запросто можно встретить польскую ритуальную песню «Коло Яна» на Купале, литовско-белорусскую дуду (а лучше конечно немецкий дудльзак), зиг руны и микс из богов бодричей, лютичей и балканских славян. Объяснение для всего этого постмодерна простое: «мы же все славяне, арии, братья», бери — не хочу!

Мерянские этнофутуристы напротив, изучают и продвигают исключительно мерянское субстратное наследие в культуре великороссов без его смешения с общефинноугорским и замещения. Нет никакой искусственной адаптации культуры скажем марийцев или карел на постмерянской, великорусской почве. Речь может идти только об осторожном сравнении, аутентичных местных форм с соседскими, о параллелях.

Еще раз подчеркну, «мерянство» это именно культурный регионализм. «Мерянство», будучи как всякий этнофутуристический концепт, трансграничным, в своих практиках, в конечном счете, обращено исключительно к «внутреннему мерянскому», а не к «общефинноугорскому».

Источник: https://pantheon.today/paganka/merja/